Часть 5
Выбор кандидатуры Степашина на должность нового премьера дался Ельцину непросто. Дело в том, что в качестве альтернативной кандидатуры рассматривался Николай Аксененко, бывший в тот период министром путей сообщения. Это был энергичный руководитель, который сумел организовать и даже улучшить работу российских железных дорог, что в такой огромной стране как Россия (тем более в условиях экономического кризиса), было чрезвычайно важно.
Разумеется, это было очень тяжелая задача – в условиях тотальных неплатежей, забастовок и перекрытия железных дорог, сохранить работоспособной “кровеносную систему” страны. Неудивительно, что такая его работа не осталась незамеченной и создала ему определенный авторитет как в бизнесе, так и во власти.
Аксененко был хорошо известен уже набравшему в тот момент влияние внутри Семьи Абрамовичу и некоторым другим крупным бизнесменам к чьему мнению в Семье прислушивались. Они посоветовали Юмашеву и Татьяне Ельциной поближе с ним познакомится. Поначалу, он их не разочаровал и в какой-то момент его кандидатура начала всерьез рассматриваться как замена Примакову. Но что-то пошло не так и выбор пал на Степашина.
Возможно, правы те, кто говорит, что кандидатура Аксененко была забракована потому, что при ближайшем рассмотрении он не проявил себя как человек широких взглядов, демократ и сторонник свободного рынка. Он оказался тем, кем и был: обычным советским директором, сторонником жесткого администрирования, без полета и кругозора.
И хотя в “Президентском марафоне” Ельцин, объясняя причины своего отказа от кандидатуры Аксененко, примерно об этом и пишет, но правда состоит в том, что именно такие люди всегда и нравились Ельцину (достаточно вспомнить Сосковца, Лобова и Скокова). Поэтому с большой долей уверенности можно предположить, что в отказе Ельцина от его кандидатуры большую роль сыграла Семья. То есть Семья его предложила, семья же его кандидатуру и отозвала.
Забегая вперед, можно сказать, что Аксененко постигла трагическая участь. После того, как Путин стал президентом, против Аксененко было возбуждено уголовное дело (которое, разумеется, ничем не закончилось) и он оказался под подпиской о невыезде. Вскоре он заболел раком крови и стал остро нуждаться в лечении за границей. Путин долго наотрез отказывался его выпускать и разрешил это лишь за полтора года до его смерти (видимо только после того, как убедился, что лечение уже не поможет и Аксененко обречен).
Теперь, задним числом, понятно, что по всей видимости Аксененко действительно рассматривался как реальная кандидатура не только на пост премьера, но и как преемник. Что заставило Путина (не Степашина!) еще весной, до отставки Примакова, серьезно беспокоится по поводу Аксененко как конкурента. Видимо пережитый тогда страх так глубоко отпечатался в памяти Путина, что он не смог этого ему простить.
Эпизод с Аксененко (а особенно с последующей реакцией на него Путина) подтверждает то, что Ельцин писал в своих мемуарах: Степашин с самого начала рассматривался техническая, временная, переходная фигура. Он должен был лишь на время занять тот пост, который Ельцин (и Семья) готовили для настоящего преемника. Они считали что конец мая – еще слишком рано для того, чтобы предъявить стране настоящего преемника, поэтому и появилась эта комбинация со Степашиным.
В качестве утешительного приза Аксененко в новом правительстве Степашина получил должность первого вице-премьера, оставаясь при этом министром путей сообщения. Чисто служебной необходимости в таком его повышении не было никакой. Это было лишь повышение статуса. Он это хорошо понимал, поэтому когда в новом правительстве (уже Путина) ему предложили выбрать что-то одно: остаться министром или первым вице-премьером, он выбрал должность министра путей сообщения. В этом кресле он и досидел до уголовного дела, возбужденного в его отношении в 2001 году...
Несмотря на все перестановки и отставки в правительстве и Генпрокуратуре, дело Mabetex, или как оно официально называлось “Дело о злоупотреблениях в Управлении делами президента”, продолжалось в прежнем темпе. Отстранение от должности Скуратова, отставка Примакова и провал импичмента, ни на что не повлияли: Генпрокуратура продолжала методично, шаг за шагом, свое расследование.
Дело вел заместитель начальника главного следственного управления Генпрокуратуры Георгий Чуглазов. Как известно, следователь является процессуально-независимым лицом, и поэтому никто ему не мог дать приказ закрыть дело не имея для этого каких-то формальных оснований. Пользуясь таким своим статусом, он продолжал расследование и в процессе этой своей работы наладил хорошие деловые и личные отношения с прокуратурой Швейцарии и лично с генеральным прокурором – Карлой дель Понте.
Вот как он в одном из своих интервью он рассказывает о генеральном прокуроре Швейцарии и о своей работе с ней: “Это очень сильная и смелая женщина. Казалось, в природе не существует ничего такого, что могло бы остановить её в проведении расследования. Маленькая, худенькая, постоянно курящая, она производила впечатление человека несгибаемого. Мы с ней много общались по телефону и лично – в Москве, когда она приезжала сюда, в Женеве, когда я бывал там. Она передавала мне всё, что могло помочь вести расследование. В вопросах следствия у меня были с ней доверительные отношения. Наше сотрудничество я бы назвал идеальным.”
Складывалось впечатление, что все, что было сделано ради закрытия дела, все было сделано зря. Юмашев вопросительно смотрел на и.о. генерального прокурора Юрия Чайку и нового премьера Степашина, а они лишь разводили руками и говорили, что делают все возможное, но “так просто этот вопрос не решается”, “следователь – процессуально независим” и т.д.
Мало этого: параллельно набирало обороты еще одно уголовное дело, которое тоже имело непосредственное отношение в Семье. Дело в том, что еще 18 января, по результатам проверки Счетной палаты, Генеральная прокуратура РФ возбудила уголовное дело, в рамках которого были предъявлены обвинения в незаконной предпринимательской деятельности и отмывании денег первому заместителю гендиректора "Аэрофлота" Николаю Глушкову, коммерческому директору Александру Красненкеру, старшему вице-президенту "Аэрофлота" по финансам Лидии Крыжевской, руководителю Финансовой объединенной корпорации (ФОК) Роману Шейнину и акционеру компании – Борису Березовскому.
Как утверждало следствие, с 1996 по 1999 год ими было незаконно выведено из “Аэрофлота” и перечислено на счета ФОК и швейцарской фирмы Andava 252 млн. долларов. Следствие вел следователь по особо важным делам Генпрокуратуры Николай Волков.
Всем в узком ельцинском кругу стало понятно: чтобы решить все проблемы Семьи, отстранения Скуратова и отставки Примакова оказалось недостаточно. Нужно было еще, чтобы им на смену пришли не просто лояльные Семье люди (такие как Чайка и Степашин), но и такие, которые умеют (как мы я уже писал раньше) “решать вопросы”.
Семья все больше убеждалась в незаменимости Путина. Был ли такой ее вывод результатом набора случайно совпавших событий или (как многие предполагают) тщательно спланированной Путиным операцией – теперь уже не имеет значения. Важно, что начиная с конца мая и Семья и Ельцин понимали, что преемник уже найден и остается только понять когда и как его предъявить публике, чтобы добиться максимального эффекта.
С 29 марта, после отставки Бордюжи, Путин помимо должности директора ФСБ занимал еще и пост секретаря Совета безопасности РФ (СБ). И в этом качестве он готовил все решения СБ, включая те, которые касались внешней политики.
После отставки Примакова у МИДа уже не было того веса, который он имел при нем, а новый министр иностранных дел Игорь Иванов, хоть и был верным последователем Примакова (тот говорил, что Иванов “не какой-то „строитель новых типов отношений“, а человек, которому он доверяет и может с ним сотрудничать”), тем не менее не мог принимать самостоятельных решений уровня “разворота над Атлантикой”. Постепенно центр принятия стратегических внешнеполитических решений переместился в Совет Безопасности. Первой ласточкой этого “нового курса” стал знаменитый “Марш-бросок на Приштину” о котором стоит рассказать подробнее.
После натовских бомбардировок Сербии, а также в результате миротворческой деятельности Черномырдина и тогдашнего президента Финляндии Мартти Ахтисаари, 10 июня была принята резолюция Совета Безопасности ООН N1244, которая предусматривала вывод сербских войск из Косово и замещение их международными силами (прежде всего, конечно, стран НАТО). На следующий день были подписаны Кумановские соглашения, положившие конец войне в Косово. В результате, к 20 июня все сербские войска покинули территорию автономного края Косово.
России удалось добиться согласия на то, чтобы в состав международных сил в Косово входили и российские миротворцы, однако собственного сектора ответственности в Косово Россия не добилась, поскольку ей как сектор ее ответственности были интересны только населенные преимущественно сербами северные районы Косово, а в НАТО справедливо опасались, что это может привести к отделению севера Косово от остальной части автономии.
В этих условиях, Россия решила действовать самостоятельно. Из примерно 200 военнослужащих входящей в состав миротворческих сил SFOR/KFOR в Боснии (г. Углевик) российской бригады ВДВ был сформирован отряд, который 11 мая на 35 грузовиках “Урал” и 15 БТР совершил марш бросок из Боснии в Косово и, проехав 600 км, утром 12 июня захватил аэропорт “Слатина” в столице Косово Приштине еще до того, как туда начали прибывать британские части, чьим сектором ответственности и был этот аэропорт.
Нужно отметить, что это не было импровизацией. Еще в конце мая, майор спецназа ГРУ Юнус-Бек Евкуров (ныне генерал армии и заместитель министра обороны РФ) получил приказ во главе отряда из 18 командос тайно проникнуть на территорию аэропорта “Слатина” и подготовить его к приему российского контингента. В результате этой операции, когда утром 12 июня этот контингент прибыл на территорию аэропорта, он не встретил никакого сопротивления и мгновенно его занял.
Прибывшие чуть позже британские военные окружили занятый россиянами аэропорт и взяли его в блокаду. Первоначально командующий войсками НАТО в Европе генерал Уэсли Кларк дал команду выбить россиян из аэропорта не останавливаясь перед применением военной силы. Тем более, что британцев было значительно больше и у них с собой была артиллерия, в то время как российские десантники были вооружены лишь стрелковым оружием.
Но после недолгого размышления, англичане пришли к выводу, что блокада все равно заставит россиян покинуть территорию аэропорта и в применении силы нет необходимости. Так оно и случилось. На пятый день россияне попросили у англичан еды, а российское военное руководство вступило в переговоры о дальнейшей судьбе российского контингента в Косово. В октябре россияне покинули аэропорт и он полностью перешел под контроль НАТО.
“Марш-бросок российских десантников” готовился в настолько секретной обстановке, что о нем не знали ни министр обороны Сергеев, ни министр иностранных дел Иванов. Дело дошло до курьеза: Сергеев узнал о том, что россияне захватили аэропорт “Слатина” от помощника Клинтона Строуба Тэлбота, который утром 12 июня приехал к Сергееву в министерство, чтобы получить какие-то разъяснения в связи с действиями его подчиненных.
Интересно, что тогда же, кроме Сергеева и Иванова, Тэлбот встретился и с Путиным (как секретарем СБ РФ). Путин произвел на него самое хорошее впечатление тем, что оказался хорошо подготовлен и был полностью в курсе того, что происходит на Балканах. За исключением одного: он откровенно делал вид, что совершенно не в курсе российского “Марш-броска на Приштину”.
И когда Тэлбот решил пожаловаться ему на начальника управления международного сотрудничества МО РФ генерал-полковника Леонида Ивашова (который, как уже стало к тому моменту известно, и отдал приказ о начале этой операции), то Путин издевательски его спросил: ”А кто это – Ивашов?” Тэлбот все понял и не стал больше продолжать эту дискуссию.
Все ужасно боялись реакции Ельцина. На карту были поставлены все те доверительные отношения с США и Западом в целом, которые начали выстраиваться еще при Горбачеве. Но когда Сергеев опасливо доложил Ельцину что случилось, тот его крепко обнял и радостно сообщил: “Ну, наконец-то я их щелкнул по носу!”
Этот марш-бросок был началом совершенно другой стилистики в отношениях России с Западом. До тех пор Россия придерживалась олдскульной, еще советской традиции, которая соединяла упрямство и неуступчивость с тяжеловесной солидностью и предсказуемостью. Эта старая традиция (ярким представителем которой был, например, Примаков) не была осознанным выбором Москвы. Скорее она сформировалась в ходе многолетних отношений с США и была единственным способом избежать резких действий, которые могут привести к неуправляемой эскалации.
Но теперь все это было в прошлом. И нужно быть слепым, чтобы не увидеть, что эта “смена вех” случилась именно тогда, когда отставка Примакова привела к смещению центра выработки внешнеполитических решений из МИДа в Совбез.
Надо сказать что это изменение внешнеполитической стилистики пришлось Ельцину по душе. Будучи по натуре авантюристом, он наверняка ужасно страдал от доставшемуся ему в наследство по-крестьянски основательного и тяжеловесного “Громыко-стиля”. И вот теперь он увидел в Путине человека, более близкого ему по духу, чем все предыдущие адепты осмотрительности и предсказуемости. Разумеется, это родство душ еще сильнее их сблизило. Ельцин окончательно утвердился в правильности выбора Путина как своего преемника.
Советская, а потом и российская внешняя политика всегда были результатом борьбы двух линий – мидовской линии, т.е. чисто дипломатической и официальной, и линии спецслужб (КГБ и ГРУ ГШ). И можно констатировать, что летом 1999 года линия спецслужб окончательно победила и превратила МИД в декорацию. Смоленская площадь стала просто ширмой для тайных, закулисных интриг, провокаций и самых неожиданных альянсов.
Практически сразу после завершения войны в Косово, с 18 по 20 июня в немецком Кёльне состоялось традиционное ежегодное заседание “Большой восьмерки”. (Как известно, на предыдущем саммите в Бирмингеме Россию официально включили в число полноправных членов этого клуба наиболее развитых демократий мира и с тех пор G7 превратилась в G8.
Нужно заметить, что до этого Ельцин никогда не пропускал эти саммиты и всегда активно в них участвовал. Ему ужасно нравилось быть частью этой элитной “тусовки”. Он справедливо видел в этом признание за Россией того места в мировой иерархии, которое она по праву (как считал Ельцин) заслуживает. Тем более теперь, когда Россия стала полноправным членом этого клуба, все ждали от Ельцина полноценной работы по всем пунктам повестки дня.
Кроме этого, на Западе опасались, что недавние события в Косово (и прежде всего – пресловутый “Марш-бросок на Приштину”) могут привести к тому, что между Россией и Западом опять начнется конфронтация. Поэтому все ждали, что на саммите в Кельне западные лидеры (прежде всего Клинтон) и Ельцин продемонстрируют, что этот кризис не повлиял на их доверительные отношения, и не изменил общего позитивного отношения к России.
Каково же было разочарование, когда выяснилось, что вместо Ельцина на саммите российскую делегацию будет возглавлять премьер Степашин. Всем стало очевидно, что состояние здоровья Ельцина не позволяет ему работать с полной нагрузкой все три дня.
Российская делегация объявила, что Ельцин будет присутствовать только на последнем, заключительном заседании G8. Кроме этого, у него “на полях саммита” предполагалась личная встреча с Клинтоном и этим его пребывание в Кельне исчерпывалось.
Ельцин даже отказался от своей традиционной итоговой пресс-конференции. Что также наводило на мысли о плохом состоянии его здоровья.
В целом, саммит был посвящен списанию задолженности беднейшим странам мира. В общей сложности им списали 70 млрд. (то есть примерно 50%) всех долгов перед странами G8. Характерно, что отдельно было принято решение продолжить экономическую поддержку России, что, разумеется, означало, что она хоть и является членом этого элитарного клуба, но при этом ей еще очень далеко до того, чтобы считаться по-настоящему экономически развитой страной.
Встреча с Клинтоном тоже не привела к каким-то прорывам. Они договорились считать “косовский инцидент” исчерпанным и обсудили перспективы заключения нового договора СНВ-3, хотя всем было ясно, что пока Россия не ратифицировала подписанный еще в начале 1993 года договор СНВ-2, довольно бессмысленно говорить о перспективах СНВ-3...
В общей сложности Ельцин пробыл в Кельне семь часов и ни у кого из присутствующих на встрече не осталось сомнений, что состояние его здоровья оставляет желать лучшего. На кинохронике видно как сильно он растолстел и как плохо он держится на ногах. Охране буквально приходилось вести его под руки и помогать ему выйти из машины.
При всем при том, что Ельцин выглядел очень плохо, он был чрезвычайно оживлен, крепко обнимался, отчаянно жестикулировал и даже пытался бороться на руках. Его окружение (включая Юмашева и Немцова) в разные периоды объясняло это его странное поведение большими дозами успокоительных препаратов, которые (будто бы) прописывали ему врачи. Однако внешне его поведение выглядело так, словно он был просто вдребезги пьян. И снисходительно-веселые (а не сочувственные) лица окружающих его лидеров G8 только лишь подтверждают это предположение.
Видимо именно этим обстоятельством и объясняется столь короткая программа его пребывания на саммита G8 в Кельне. После этого визита Ельцин надолго пропадает из поля зрения. Весь июль он лишь подписывает указы о награждении и присвоении почетных званий.
Разумеется, что в таких условиях необходимость выполнения президентской церемониальной рутины возлагается на премьера. Встречи с послами, вручения верительных грамот, беседы с прибывающими в Москву политиками и вообще – известными людьми. Все это вынужден был исполнять Степашин. И то, что он был главной российской делегации на G8 – лишнее тому свидетельство.
Пребывание за одним столом с лидерами ведущих стран мира не прошло для Степашина даром. У него (как у любого человека на его месте), конечно же, появилась амбиция, что он может претендовать на нечто большее, чем просто пост премьера. И плохое состояние здоровья Ельцина и президентские выборы, до которых оставался всего год, все это толкало его к активности. Глупо было просто сидеть и ждать в условиях, когда ты премьер и эта позиция дает тебе естественную фору перед любым другим претендентом.
Видимо поэтому Степашин считал, что у него есть хорошие шансы стать официальным преемником Ельцина в приближающейся президентской кампании. Неизвестно, понимал ли он всю шаткость своего положения, отдавал ли себе отчет в том, что у Ельцина уже есть кандидатура преемника (и это не Степашин).
Но даже если это и так, все равно глупо было бы не попытаться поднять свой рейтинг. Ведь если он станет самостоятельной фигурой, обладающей собственным, не связанным с Ельциным, политическим весом, влиянием и авторитетом, то появляются различные варианты дальнейшей карьеры, необязательно связанные с поддержкой со стороны Ельцина.
На этом фоне и состоялся визит Степашина в Соединенные Штаты Америки, которые тоже стояли на пороге президентских выборов и официальным преемником демократа Клинтона на них был вице-президент Альберт Гор. Именно переговоры с Гором и должны были стать тем сигналом российскому избирателю, который дал бы ему понять, что Степашин – тоже официальный кандидат на пост президента от нынешней российской “партии власти”.
Степашин прибыл в Сиэтл, где у него состоялись визиты в штаб-квартиры крупных американских корпораций (Боинг, Майкрософт, Джон Дир и пр.). Потом он перебрался в Вашингтон. В американской столице он (помимо переговоров с Гором) встретился с руководителями МВФ и МБ, а также с проживающими в США соотечественниками.
Нельзя сказать, что Степашин ездил в Америку исключительно с представительскими целями. Там он вел переговоры и о кредитовании закупок российскими авиакомпаниями боингов, и о возобновлении сотрудничества с МВФ после августовского дефолта, и о реструктуризации российского внешнего долга (тема, которая тогда казалась вечной).
Но ключевыми были, разумеется, переговоры с представителями администрации Клинтона. Американцы уделяли им не меньше внимания чем сам Степашин. В Вашингтоне он удостоился встречи не только с Гором, но и даже с Клинтоном. Это российский премьер также расценил как признак того, что его тут воспринимают как основного претендента на президентское кресло в 2000 году.
Американских политиков интересовали в основном три вопроса: насколько дееспособен Ельцин, как Россия собирается нормализовать отношения с США после косовского кризиса и насколько успешно она выходит из кризиса после дефолта в августе прошлого года.
На всех встречах с американцами Степашин демонстрировал максимальную степень свободы, раскованности, давал резкие и смелые ответы на деликатные вопросы и рискованно шутил, иногда – на грани фола. Так, например, выступая в Национальном клубе прессы он рассказал бородатый анекдот, заканчивающийся словами “Зато у вас негров линчуют!”
В его представлении он тем самым должен был убедить американский истеблишмент в том, что он абсолютно самостоятельный политик, имеющих свои, оригинальные взгляды на Россию и ее место в мире и обладающий собственным политическим весом.
Тем не менее, не осталось незамеченным то, с каким энтузиазмом Степашин кинулся уверять американскую публику в полной и исключительной дееспособности и работоспособности Ельцина. "Президент твердо контролирует ситуацию в стране и способен принимать самые сложные решения" – говорил он в одном месте. “Было бы наивным говорить, что президент Борис Ельцин готов выйти на ринг с Майком Тайсоном, но он в состоянии работать” – утверждал в другом.
Оценка Степашиным дееспособности Ельцина настолько расходилась с тем, что американцы собственными глазами месяц назад увидели в Кельне, что всем стало ясно, что ни о какой самостоятельности Степашина как политика не может быть и речи. Они поняли, что он просто ельцинский клерк и ничего больше.
Альберт Гор еще помнил своего коллегу Черномырдина по комиссии Черномырдин – Гор (которую теперь с российской стороны возглавлял Степашин) и ему было с чем сравнить. Да и недавняя отставка Примакова тоже давала много пищи для размышлений. Американцы поняли, что уж если Ельцин без труда разобрался даже с такими тяжеловесами как Черномырдин и Примаков, то говорить о самостоятельном политике Степашине тем более не имело смысла.
Тем не менее, в Белом Доме его хорошо приняли и поэтому Степашин остался очень доволен своим визитом в Америку. Он был уверен в том, что заручился поддержкой американской администрации в продвижении своей кандидатуры на будущих президентских выборах в России. Подводя итоги своего визита в США Степашин бросил в узком кругу: "Теперь они тут поняли, что у нас есть не только идиоты, которых на инвалидных колясках возят."
Но, видимо, это круг оказался не настолько узким, чтобы об этой его фразе не стало известно в Кремле. Но это все мелочи. Главное, чего не понял Степашин, заключалось в том, что поддержка американской администрации в условиях “нового курса Ельцина – Путина” уже играла скорее против него, чем за него.
Немного утрируя, можно сказать, что из Вашингтона в Москву он летел в надежде, что этим визитом он повысит свои шансы стать преемником Ельцина потому, что “американцы меня поддерживают”. А в это время в Кремле, наоборот, стали уже предметно думать о его отставке потому, что “американцы его поддерживают”.
Справедливости ради, нужно признать, что большинство российской элиты тогда еще не поняло насколько фундаментальным был сдвиг в позиционировании России, который в явной форме начался за полгода до этого с усиления слежки со стороны ФСБ за работой американского посольства в Москве (под видом борьбы с исламским терроризмом).
Однако, то, что к концу июля (!) этого все еще не понимал даже председатель правительства России Сергей Степашин (уже после “Разворота над Атлантикой” и “Марш-броска на Приштину”) – это просто удивительно.
Но все эти мелочи еще долго оставались бы предметом кулуарных пересудов и материалом для глубокомысленных рассуждений газетных и телевизионных аналитиков, если бы не событие, которое перечеркнуло все то, что происходило последние несколько лет: “Исламская миротворческая бригада” Басаева и Хаттаба, численностью в 500 боевиков, не встретив никакого сопротивления, вторглась в Ботлихский район Дагестана и захватила ряд сел (Ансалта, Рахата, Тандо, Шодрода и Годобери). Басаев объявил о старте операции “Имам Гази-Магомед”. Так началась Вторая Чеченская война.
! Орфография и стилистика автора сохранены
