У поэта Быкова есть поэма "Версия". Это как бы альтернативная история России. В Гражданской войне побеждают "белые". А дальше автор прослеживает возможные судьбы известных поэтов и писателей. Все они оказываются столь же трагичны, просто с "обратным политическим знаком". Заканчивается поэма сценой, в которой Милюков говорит отцу Набокова: "Несчастная страна. Что те, что эти".
Поэма написана в первую половину 90-х, когда "прогрессивная интеллигенция" повально млела от истории Белого движения. Не в широком смысле (большевики называли "белыми" практически всех своих вооружённых противников по Гражданской войне), а в узком. Речь шла о той части антибольшевистских сил, ядро которой составляли профессиональные военные, кадровое офицерство. Их обычно и называют "белогвардейцами".
Когда в Перестройку наиболее смелые издания начали публиковать до того недоступные широкому читателю политические декларации белых вождей, для многих это явилось откровением, "разрывом шаблона". А советский шаблон заключался в том, что Белое движение было движением за реставрацию самодержавной монархии. Однако сами белые генералы заявляли о признании "послефевральских реалий", о приверженности гражданским свободам и "народоправству". Именно народ после победы над большевиками должен будет путём свободного волеизъявления определить судьбу страны. В частности, её форму правления – монархическую или республиканскую. Белая армия этот вопрос не предрешает (такая позиция получила название "непредрешенчества"). Вот же она – демократическая альтернатива.
Оставалось непонятным, почему в реставраторских устремлениях упрекали белых не только недобросовестные большевистские пропагандисты, не только побрезговавшие встать под белые знамёна умеренные социалисты (меньшевики и эсеры), но и некоторые представители кадетской (конституционно-демократической) партии, которая к сотрудничеству с белыми генералами искренне стремилась.
Можно объяснить это обидой. Белое офицерство не скрывало своей неприязни к гражданским политикам как из социалистических, так и из либеральных партий. Считало их безответственными болтунами, которые и довели страну до большевистского переворота. Развалили великую державу. Нечего было лодку
раскачивать во время войны. В офицерской среде можно было услышать откровенные угрозы перевешать "дерьмократов" на одном суку с Лениным и Троцким.
Лидеры таких публичных высказываний себе не позволяли. Но и они готовы были привлекать в свои администрации тех же кадетов лишь в качестве ничего не решающей технической обслуги. Так большевики брали на службу "буржуазных спецов". Резоны генералов вроде бы понятны. Вы же получили власть после Февральской революции. И провалились. Не справились. Уступите теперь дорогу людям дела, а не болтунам. Людям, свободным от партийных идеологий, а потому способным понимать общенациональные задачи. Вот искореним большевистскую заразу, наведём в стране порядок, восстановим государство – тогда и дадим вам снова в политику играться. А сейчас нужна сильная военно-диктаторская власть, жёстко ограничивающая политические игры. Хотите помогать – пожалуйста. Но будете качать права и мешать – милости просим в "республику Иртыш".
На берегу Иртыша белогвардейцы расстреляли группу эсеров – деятелей режима, созданного в восточной части России депутатами разогнанного большевиками Учредительного собрания. Режима, свергнутого в результате белогвардейского военного переворота, который привёл к власти адмирала Колчака. Он, кстати, хвалил большевиков за разгон "Учредилки". Фактически её разгоняли дважды: сначала "красные", потом "белые". И условный "поручик Ржевский" оказался не менее жёстким, чем "матрос Железняк". Белогвардейские манифесты не обещают вернуть власть этому свободно избранному в ноябре 1917 года народному представительству. Нет, они говорят о каких-то новых выборах после победы. И "правила игры" на этих выборах определяли бы победители. Каковы могли быть эти правила? Дали бы снова "играться в политику"? А дали бы?
Как бы вожди белых не играли в "непредрешенчество", у каждого из них были собственные убеждения и идеалы. Интеллигентнейший генерал Деникин называл себя сторонником конституционной монархии и либералом. Чем не прогрессивный европеец? Но в его переписке с генералом Лукомским – тоже не последним человеком в Белом движении – есть рассуждения о том, что "четырёххвостка" (на российском политическом сленге начала XX века это выборы всеобщие, равные, прямые и тайные) не соответствует условиям России и её традициям. Опять "особый русский путь"?
Действительно, в белогвардейских манифестах говорится о выборах всеобщих, но не упоминаются выборы равные, прямые и тайные. Современный читатель, который "не в теме", этой "мелочи" не замечает. Но для любого тогдашнего хоть сколько политизированного обывателя было очевидно: три хвоста "четырёххвостки" потерялись не случайно. Речь идёт именно о реставрации "исторически сложившейся" ублюдочной системы выборов в дофевральскую Государственную Думу. Выборов непрямых и неравных. Выборов посословных. Как говорится, следите за руками.
Если в своём "либерализме" и "конституционализме" Деникин не шёл дальше возвращения к полусамодержавной, полусословной "Думской монархии", философ Иван Ильин пошёл дальше. В другую сторону. Патерналистское государство с чисто сословным корпоративным представительством без партий и партийной борьбы – таков нарисованный им образ будущей России. Вполне тоталитарный образ. Нарисован он был уже после Гражданской войны, в эмиграции. И, тем не менее, многие без оснований называют Ильина идеологом Белого движения.
На момент своего формирования и включения в Гражданскую войну Белое движение просто не имело чётко и развёрнуто сформулированного образа будущего. Это не входило в сферу профессиональных интересов военной корпорации. Но нельзя говорить, что у корпорации не было своей идеологии как достаточно целостного мировоззрения, как системы ценностей.
Это мировоззрение и эта система ценностей и определяли направление идейных поисков белого офицерства, когда оно было внезапно вовлечено в жёсткую политическую борьбу и ему волей-неволей пришлось что-то формулировать. Сначала наспех и начерно, прямо на поле боя. Но по-настоящему структурированы эти поиски были лишь задним числом, после драки. Ильин просто подвёл им итог.
Подчёркнутое пренебрежение белого офицерства к "партийным идеологиям" тоже было идеологией. Эта так называемая "военно-патриотическая" идеология сформировалась в армейской среде ещё до революции, хотя и в латентном виде. Это не было просто "армия вне политики", как принято в правовых государствах. Это была претензия на то, что "армия выше частных интересов".
Под рассуждениями белых вождей о "гибельном пути партийности", с которого они намерены увести Россию, явственно проступает внутреннее неприятие складывавшейся в Европе либерально-демократической модели с её парламентаризмом и политическим плюрализмом. Представление об этой модели как о правлении болтунов, демагогов и жуликов, продажных адвокатов и журналюг, корыстных клик, растаскивающих государство, типичны для всего европейского радикального традиционализма. Именно тогда велись активные поиски "правой альтернативы" переживавшему "постпереходный кризис" либеральному капитализму. Праворадикальные интеллектуалы заговорили о "консервативной революции", которая низвергнет пошлую, мещанскую цивилизацию торгашей и потребителей, возродив суровую и героическую цивилизацию воинов и жрецов.
Это был проект "Нового Средневековья". Из этого идеологического бульона и родился европейский фашизм как крайняя форма реакции традиционалистской архаики на проект модернизации. При всех его вариациях (интегрализм, фалангизм, национал-синдикализм, национал-социализм) он включал в себя такие элементы "правой альтернативы" либеральному капитализму как сословно-корпоративный принцип и недопущение легальной политической конкуренции. Нация не должна быть разделена на партии.
В этом контексте и в этом же направлении развивалась и "белая" политическая мысль, вдохновлявшаяся глубоко укоренившимися в офицерской среде "консервативно-государственническими ценностями". Эти ценности везде и всегда противостояли (и противостоят сейчас) ценностям либерально-демократическим, предполагающим приоритет прав и свобод человека.
Иван Ильин прямо поддержал Гитлера и продолжал его поддерживать с упорством. Но период "очарования" идеями фашизма пережили и такие интеллектуалы белой эмиграции, как Мережковский и Бердяев. А дети соратников Врангеля создали в 30-е годы "Национально-трудовой союз нового поколения" – будущий "Народно-трудовой союз российских солидаристов". Тогда это была организация с чисто фашистской идеологией и программой. "Корректировать" их в духе либерального социал-консерватизма европейской христианской демократии НТС начал только в 1944 году. Извините, но уже остро стоял вопрос о поиске новых "спонсоров".
Разумеется, далеко не вся белая эмиграция приняла фашизм. Заметная её часть даже участвовала во французском Сопротивлении. Но давайте зафиксируем тот факт, что в Белом движении изначально существовало далеко не маргинальное и далеко не случайное крыло, предрасположенное к фашистским идеям. Оно опиралось на отечественную традицию "охранительной" мысли XIX века с её концепциями "особого русского пути" и "особой русской духовности". Фактически – национальной исключительности и превосходства. Одновременно это крыло было частью общеевропейского лагеря "консервативной революции".
Военные вожди "Белого дела" были достаточно умеренными, вполне вменяемыми людьми. Но их "массовка", среднее и нижнее звено, были значительно радикальнее и правее. Уже это позволяет делать не самые радужные предположения относительно развития политического режима в случае победы "белых".
В России возникло бы нечто подобное авторитарным режимам, установившимся в большинстве восточноевропейских стран после того, как схлынула "красная волна", поднятая русской революцией. Иногда их называют традиционалистскими, иногда – полуфашистскими.
Конечно, по степени жестокости и масштабам преступлений всем этим Хорти, Антонеску и прочим далеко как до Сталина, так и до Гитлера, сателлитами которого они стали. После войны эти же страны стали сателлитами Сталина, и у них тоже всё было вроде как "помягче". И в политике, и в экономике. Это свойство тоталитарных альянсов. "Флагман" всегда самый свирепый. У него модель обретает наиболее последовательные и завершённые формы. У вассалов, сателлитов, "младших партнёров" допускается некоторый "либерализм".
Но в случае победы "белых" само геополитическое положение России вытолкнуло бы её на роль "флагмана" европейской "консервативной революции". На то место, которое в реальности позже заняла Германия. И именно это определяло бы дальнейшую трансформацию "белого" режима. Не в сторону "остывания диктатуры", а в противоположную. Крайние формы подавления диктовались бы уже самой необходимостью удержания под имперской властью разнородных и склонных к "разбеганию" территорий. Умеренные, вменяемые лидеры либо были бы отодвинуты, либо сами переродились бы в чудовищ. И далеко не факт, что "белой" диктатурой Россия переболела бы легче и быстрее, чем "красной".
Что до "непредрешенчества" в вопросе о форме правления, как бы демонстрирующего демократизм "белых", то это был вопрос "ниочём".
Парламентская демократия возможна и при монархической форме правления, жестокая тирания – и при республиканской. "Белые" явно придавали этому вопросу большее значение, чем он заслуживал. И уже это говорит об их политической близорукости. Не этот вопрос решался в революцию и гражданскую войну. А вот по вопросам, действительно волновавшим людей – о земле, о национальном самоопределении и т. д. – "белые" проявляли и глухоту, и реакционность, и антидемократизм. За "белыми" тянулся омерзительный шлейф юдофобии – ещё один непременный атрибут традиционалистского сознания. Это тоже был вполне общеевропейский контекст.
Иногда какие-то бытовые детали говорят об общественном движении больше, чем все его декларации. Да, культурные, просвещённые белые генералы умели говорить на языке европейского прогрессизма. А их "полевые командиры" нещадно секли крестьян. Целыми деревнями. За то, что посмели взять землю по большевистско-эсеровскому декрету. Между прочим, фактически повторённому Учредительным собранием. В белой армии были восстановлены наказания шомполами. Их ещё Александр II отменил. Оказалось, что реставраторские устремления "непредрешенцев" шли несколько дальше установления Думской монархии.
Была ли во всём этом хоть какая-то военно-политическая целесообразность? Вряд ли. Просто война (сначала мировая, а потом гражданская) сорвала с людей плёнку цивилизованность, и под ней оказался ад. Наружу вырвалась дремучая архаика с её утробной ненавистью к правам и достоинству личности. Сладострастное желание давить, истязать, унижать. Показывать другому, что ты можешь сделать с ним что угодно.
В условиях относительно благополучных здравомыслящий консерватор может "признавать новые реалии" и частично принимать либеральные принципы. Но в экстремальной кризисной ситуации из него лезет "нутряное", то есть та самая архаика.
С "красными" революция сыграла похожую "шутку". Ленин беспощадно крушил "буржуазную культуру", которую он считал отжившей. Но под ней оказалась не какая-то более прогрессивная "постбуржуазная культура", а добуржуазная архаика. Лишь тяжело заболев, вождь большевиков заметил, что из всех щелей лезет крепостническая, хамско-холуйская культура. И сквозь зубы признал, что возвращение к элементарной буржуазной культуре стало бы шагом вперёд. Воистину, что те, что эти.
Взрывной выброс архаики, породивший первую волну фашизма, был результатом общего кризиса индустриального модернизационного перехода. Сегодня мир переживает общий кризис следующего большого модернизационного перехода – постиндустриального. И многое повторяется.
Победу белогвардейцев Россия всё-таки увидела. Через 70 с лишним лет. Постсоветская элита в своём большинстве ценностно ориентировалась именно на них. Поначалу она вела себя вполне демократично. Но своих незадачливых временных попутчиков из "искренних демократов" задвинула в дальний угол легко и быстро. А дальше началось хотя и очень постепенное, но последовательное возвращение к
своему естеству. И вновь сладострастное желание топтать сапогами, строить в колонны, загонять в барак фонтанирует из слившихся в трогательном единении "скрепоносцев" всех мастей – хоть советской, хоть несоветской, хоть антисоветской.
"Свадьба в Малиновке" начинается с выразительной сцены:
– А скажи нам, пан-атаман Грициан Таврический, есть ли у тебя какая ни на есть программа?
– А как же? Без программы нам никак нельзя. Я и мои хлопцы стоим за свободу человеческой личности.
В толпе селян слышен возглас: "Значит, будут грабить".
Если какой-нибудь реконструктор-неоденикинец из белочекистов в своём очередном манифесте пообещает честную политическую конкуренцию, отмену цензуры, освобождение всех политзаключённых и независимость судов: знайте, будет пороть.
! Орфография и стилистика автора сохранены
