Вспоминая времена, когда известная доля криминалитета принадлежала вернувшимся из Афганистана военным, важно отметить, что тогда в суровые горные края парни направлялись по всеобщей воинской обязанности. Сегодня, за исключением тех молодых людей, которые изначально попали в армию по призыву и далее подверглись насилию, ситуация иная, и в ней заложена на самом деле значительная опасность.
Речь – об изначальной готовности идущих в армию по контракту совершать тяжкие и массовые военные преступления, как осознанно, так и неосознанно. Большинство населения не воспринимает современное российское наёмничество в качестве полного табу, и в этом – пугающий социально-психологический фактор. Следует признать, что подписанию контракта предшествуют размытость нравственных установок и сбитость ориентиров, то есть каждый подписывающий не видит отклонения от нормы в том, что он – захватчик, агрессор, что он идет убивать и получит за это деньги.
Но до контракта контрактник живёт не в полном одиночестве, а, как правило, в семействе. "Добрая традиционная семья" – именно она обсуждает с ним будущие убийства людей не в качестве того, чего делать это совсем нельзя, а по-свойски, на уровне быта и часто – долго, регулярно, образно говоря, за вечерним чаем. Скажите, не напоминает ли такая картина сценарий к фильму ужасов про семейку маньяков? А здесь это ещё и "семейный подряд", то есть, по сути, в жутком деле участвует не один заинтересованный исполнитель преступления, а разные поколения, разного пола и степени родства, просто на курок нажимает непосредственно контрактник, а вот "болельщиков" у него – большое количество. Они – тоже соучастники, только в иной форме.
Дополним картину тем, что у вояки есть одноклассники, друзья и подруги, двор, квартал. Есть осуждающие и сочувствующие, но фон ложной нормы растворяется в более общем понимании – в мысли о том, что теперь такие поступки, по факту, – всё равно из категории "ничего не поделаешь", а это есть поле уживания с ненормальностью, вживание в неё. Ушедший воевать убийца входит у проводивших его в постоянные обсуждения, воспоминания, планы на будущее, вопросы, как он там, звонит ли, то есть в ткань ежедневности. Иначе формулируя, движение мысли вокруг преступления заметно или незаметно искажает весь менталитет, даже не относящийся к данному явлению непосредственно, как эхо взрывов накладывает отпечаток на восприятие окружающей природы и всей прочей жизни. Яд расходится кругами по стране.
Допустим, он не вернулся или его вернули убитым. То, что он творил за пределами прямой видимости личного домашнего окружения, списывается в ноль, выносится за скобки – вмиг и по умолчанию. Оплакивание сплачивает: сколь бы он ни убивал далеко, его вспоминают здесь уже как страдальца. Часть его друзей клянётся "отомстить украм"? За что?! За то, что граждане страны, подвергшейся нашествию, отказываются лизать сапоги агрессору! Учителя проводят уроки и классные часы. Представитель властей дарит семье погибшего какие-нибудь очередные "бусы" и прочие отступные сувениры.
Если семья получает деньги, то она дополнительно превращает образ потерянного в "благодетели". Он вводится в семейный "пантеон богов" вместе с "русской духовностью" и "скрепами". Для семьи похороненный теперь – это "кормилец" с очищенным авторитетом "убиенного", практически – новый российский святой "скрепных" времён. Там, где моральные рамки ещё хоть как-то могли размыто замаячить, отныне зияет пустота абсолютного укоренившегося безумия. Более того, теперь возникает сочувственно положительный образ не только конкретного покойника, но и всех таких "наших мальчиков". Страна продолжает самоотравление.
Но это ещё не вся палитра. Допустим, комбатант вернулся с деньгами. У военного преступника и его круга общения дома наступает торжество упыризма. Я знал персону, которая, отгуляв и вложив кровавые суммы в нечто, ценное для неё, заключала контракты ещё и ещё. Тот гражданин империи зла выжил и основал провластный "философский клуб", притягивая туда молодёжь. Он был убеждён, что сеет разумное, доброе, вечное. Обладая склонностью обучать, тот субъект внедрял сплав православия, церковности, эзотерики, "русской идеи", примешивая заодно изучение русской культуры в имперских аспектах, пропагандируя дополнительно и военную подготовку, и все "скрепы", какие только можно представить и выдумать. Вы догадываетесь, что он был у властей нарасхват и выступал перед школьниками с особым вдохновением.
Подобных в ближайшее время станет много. Они будут нести милитаристскую ахинею и набираться методического опыта друг от друга, а государство их взбодрит, это сформируется в "элиту" повседневного воздействия на умы и инстинкты. Ниже разольётся новый криминал – совсем не такой, в котором участвовали бывшие срочники после вывода войск из Афганистана, а массовый, наглый, самоуверенный, заряженный осознанным умением совершать лютую жестокость. Данная совокупность будет рисовать картину бытия в России, и проблема в том, что от подлой и опасной атмосферы станет невозможно укрыться на, казалось бы, свободных от этого островках.
Представим нагляднее. Если нарисовать на листе бумаги пунктирную линию, то плоскость между её штрихами сознание включит в "контекст" этой линии. Так и с участием в агрессии: "простая мирная жизнь гражданских россиян" – это как раз то место, где, говоря формально, "не заштриховано". Однако общее восприятие неминуемо включает в вектор милитаризма и невоенный уклад.
Сознание и подсознание страны отравлено даже там, где с вторжением не согласны или его выносят "за скобки" внимания. Роковая "пропитка ядами" достигает любого уголка рефлексии или мнимого отсутствия таковой, то есть зло проникает в любые трещинки, поры, в структуру общества, в его атомы.
Дышать и пропитываться дымом, утверждая, что не дышишь им, потому что не любишь дым, – самообман: российское общество отравлено даже там, где думает, что чисто. И в этом – драма и трагедия для настоящего и будущего страны. Она вновь с патологическим постоянством измучивает себя, свой и окружающие народы. Впрочем, собственные крепостные заложники слишком часто готовы отравляться и дальше – до каких пределов?! Есть надежда на элементарную усталость российской популяции, но яды в крови будут несомненно.
России или тому, что от неё останется, предстоит детокс. Тяжкий. С мучительнейшим синдромом отмены. Надолго. Предстоят и глобальный, и локальный масштабы работы с поражённой токсинами популяцией. Но вот как проводить детоксикацию силами самих отравленных, никто не знает, а на так называемое "внешнее управление" никто не пойдёт, чтобы не нахвататься заразы, ибо "священное" кремлёвское влияние – тяжкий и меняющий все сферы жизни яд бессовестного путиниZма.
