Мягкая национализация
В XIX веке французский философ и экономист Пьер-Жозеф Прудон сформулировал свою знаменитую максиму: "Собственность есть кража", что означало узурпацию общественного ресурса частными интересами без согласия общества. Парадоксально, но действия Кремля, экспроприирующего иностранные активы и принуждающего компании к "добровольным" взносам, довели формулу до совершенства: государство становится вором, крадущим у всех под вывеской общего блага, и использующим отнятое не на процветание, а на укрепление репрессивной машины, а также обращает краденное против тех, у кого украдено. Американский экономист Дуглас Норт писал, что без защищённых прав собственности и стабильных институтов экономика теряет способность к росту и преобразуется в систему насильственного перераспределения богатства.
Российская модель экспроприации активов, оформленная риторикой патриотизма, в реальности демонстрирует классический механизм институционального разложения: разрушение доверия, обесценивание собственности и переход к режиму принудительного изъятия ресурсов ради поддержания власти. Это не просто экономическая деградация – это путь к социальной энтропии, когда исчезают стимулы к созиданию, а государство становится заложником собственной клептократии.
С началом войны против Украины у российской власти сформировались как дополнительные потребности в ресурсах, так и появились дополнительные возможности по их привлечению в понятном для этой власти виде и, что немаловажно для понимания ситуации в России, также в виде, если не приемлемом, то понятном для того типа общества, сформировавшегося в стране. С одной стороны – это конфискация, вопреки всем нормам ГК России собственности, не входившей в горизонт проксигархов и бывшей по этой причине относительно независимой, во всяком случае от Кремля. Это, разумеется, не преследует никаких разумных экономических целей, кроме перераспределения собственности, установления контроля над денежными потоками, а также для дополнительной мотивации определенных персонажей. С другой стороны – это национализация собственности западных инвесторов под видом ответных мер на введение санкций против российского бизнеса, что на практике означает неправовую реакцию на ограничения в отношении фронтменов Путина и его окружения. Ведь в ответ на первые санкции против ближайшего окружения Путина были приняты решения о компенсации ущерба Ротенбергам, Тимченко и Ковальчукам за счет бюджета. Масштаб крымских или донбасских санкций это позволял сделать. Естественно, что реагирование таким образом на санкции, введенные после начала войны невозможно исходя из объема российского бюджета. Однако крайне некорректно рассчитывать бенефиты российской стороны, исходя из объема инвестиций или операционных показателей национализированных бизнесов. Переход собственности под российское управление практически сразу в разы снижает капитализацию и показатели бизнеса, что продемонстрировали большинство национализированных предприятий. Нарушение логистики, технологий, доступа к ресурсам материнских компаний делают эти бизнесы неэффективными, а про ущерб инвестиционному климату говорить вообще не приходится.
Кремль сегодня в рабочем режиме реализует передачу богатства, переоформляя активы более чем 1000 иностранных компаний, на долю которых приходилось до 40% довоенного ВВП. Такие гиганты, как Shell, IKEA, Volkswagen и McDonald's, Fortum, Enel потеряли более 107 миллиардов долларов, из которых 57 миллиардов долларов были получены в результате прямых экспроприаций. Процесс узаконен и систематичен: указы президента (№ 520, 2022; № 302, 2023) требуют одобрения правительства на продажу активов "недружественными" странами, налагая 20% "добровольных" взносов в пользу государства и скидки на 50-90% ниже рыночной стоимости, или продажи за символические 100 рублей. Несоблюдение этих правил влечет за собой временную администрацию или полную конфискацию, как это было с национализированными дочерними компаниями Carlsberg и Danone в 2023 году. Дополнительно Генеральная прокуратура возбудила 440 новых дел, нацеленных на отъем частных активов российских предпринимателей, используя такие предлоги, как "национальная безопасность" или "незаконная приватизация" 1990-х годов. Высококачественные активы – передовые заводы, энергетическая инфраструктура, розничные сети – передаются номиналам, таким как Александр Говор, который "приобрел" McDonald's за малую часть его оценки в 2 миллиарда долларов, или Таймураз Боллоев, который теперь "контролирует" пивоваренную компанию Baltika Breweries компании Carlsberg из 11 заводов. Эти номинальные лица, часто не имеющие опыта управления такими активами, снижают их стоимость, как это видно на примере преемника McDonald's "Вкусно и точка", выживающую сегодня за счет продажи алкоголя. Кремль представляет это как патриотическую месть за западные санкции, замораживающие 300 миллиардов долларов российских активов, утверждая, что средства поддерживают федеральный бюджет или национальные интересы.
На первый взгляд, это похоже на эпидозис: элитные ресурсы изымаются, "добровольная" риторика присутствует. Однако реальность гораздо мрачнее. В отличие от добровольных, прозрачных пожертвований на общественное благо российский процесс является принудительным, непрозрачным и клептократическим изъятием денег или активов. Компании сталкиваются с "выбором Хобсона": продавать в убыток или потерять все, с "добровольными" налогами и поборами, навязанными угрозами экспроприации. Фонды, созданные якобы на социальные расходы, подпитывают оборонный бюджет России (почти 200 миллиардов долларов в 2024 году), и обогащают элиту, например братьев Ротенбергов, которые организуют "мягкую национализацию". Центральный элемент эпидозиса с табличками отсутствует; активы перетекают через подставные компании, ЗПИФы, скрывая бенефициаров.
Экспроприируя активы компаний из "недружественных" стран, Россия одновременно наносит удар по их экономическим интересам и получает ресурс для финансирования собственных подрывных действий. Иными словами, экспроприация превращается в двойной инструмент гибридной войны: отнятые средства сначала ослабляют "врага", а затем еще и направляются в том числе против него в новых формах – через финансирование информационных атак, дестабилизацию, поддержку сепаратизма и саботажа.
Но этот процесс не ограничивается только экономикой: он сопровождается тщательно выстроенной пропагандистской оболочкой, в которой ограбление превращается в акт справедливости. Но еще интереснее – через дезинформацию о "наказании империалистов" – экспроприация преподносится обществу как моральная победа над вековыми врагами – в духе карикатурных образов времён холодной войны, где дядя Сэм с мешком денег бежал от гнева народов. Окружённая риторикой мести, возмездия и национальной гордости, эта кампания формирует у ширнармасс иллюзию исторической справедливости, превращая фактический грабеж в морально одобряемое действие. Таким образом, двойной удар по активам становится тройным: подрыв противника, финансирование гибридной войны и укрепление внутренней легитимности через коллективную "радость возмездия".
Эпидозис имени Белоусова
Налог Андрея Белоусова 2023 года, собравший 300 миллиардов рублей (3,6 миллиарда долларов) от крупных частных компаний, был разрекламирован как "патриотический" акт, но опирался на неявное принуждение, а отказ платить считался "маловероятным". Здесь присутствуют отличительные черты перераспределения активов: принуждение, маскирующееся под волюнтаризм, непрозрачность, скрывающая выгоду элиты, и мотивы, связанные с войной или личным обогащением. В обзоре Йельского университета подчеркивается экономический спад – 40%-е падение иностранных инвестиций (накопленной стоимостью 696 млрд. долларов к 2022 году), 45%-е падение доходов от энергоносителей и "утечка мозгов" в размере более 1 миллиона человек – однако Кремль отдает приоритет краткосрочному финансированию войны, а не долгосрочной стабильности. Захват активов создает значительный пул для обычной войны и гибридных войн, хотя и не "бездонный".
Особенность гибридных войн состоит в необходимости оперировать вне поля прямых доказательств. Для осуществления кибератак, информационных кампаний, финансирования прокси-групп, частных военных компаний (ЧВК) и прочих подрывных операций требуется финансирование, которое невозможно привязать к государственному бюджету. Прозрачные бюджеты слишком уязвимы для расследований и санкций. Поэтому Кремль параллельно с официальной экономикой выстроил сеть внебюджетных источников – "бассейны", офшорные схемы, "добровольные" налоги на бизнес, конфискованные активы – создавая темные капиталы для войн без флагов, без подписей и без границ ответственности.
Но конфискованные активы в виде холдингов и предприятий, доставшиеся бесплатно своим новым "обладателям" (ни управленцами, ни собственниками их назвать не поворачивается язык) являются уникальным "внебюджетным" источником с глубоким дном при полном отсутствии необходимости их надлежащего сохранения. Сегодняшняя экспроприация активов западных компаний, обоснованная риторикой "национального блага" и "защиты суверенитета", удивительным образом рифмуется с методичками времён борьбы с "буржуазным наследием" и "агрессией капиталистических монополий". Россия XXI века всё ещё решает задачи политэкономии социализма, но с поправкой на клептократическую реальность. Налоги на "выход с рынка России" и конфискации приносят 10-20 млрд. долларов, в то время как контроль над энергетическими и производственными активами укрепляет военно-промышленный комплекс России, поддерживая операции на Украине. Прибыль отнятых компаний также подпитывают гибридные войны – кибератаки, дезинформационные кампании, дестабилизацию во Франции, Молдове, Румынии, Грузии, по всему миру.
Однако, как отмечено в обзоре Йельского университета, неэффективное управление номиналами ухудшает качество активов. Санкции, снижение цен на нефть (в бюджет 2025 года заложена цифра 48,5 долларов за баррель Urals против 73 долларов в 2024) и экономическая изоляция ограничивают устойчивость этого пула, согласно Carnegie. Atlantic Council выступает за изъятие российских активов в качестве репараций за ущерб в размере около 1 триллиона долларов, нанесенный Украине, представляя действия России как "преступление против мира", нарушающее международные нормы. Но пока Запад обсуждает захват российских резервов, мир должен научиться противостоять этой клептократической модели – не как возрождению гражданского долга, а как суровому предупреждению о неконтролируемой власти. Эпидозис в версии Путина разоряет будущее России, оставляя номиналов наслаждаться украденным богатством, в то время как терпение народа истончается от тяжести войны и жадности приближенных к трону.
Предел извращения гражданского долга
В извращённом отражении древнего гражданского долга путинский эпидозис превращается в механизм, где грабеж выдаётся за благо. Но ужас не только в самой краже: настоящий кошмар заключается в системном разрушении идеи собственности как основы стабильного общества. Там, где в нормальной модели баланс между частным и общественным обеспечивал процветание и развитие, российская практика подменяет право собственности произволом власти, а экономическую эффективность – хищническим перераспределением.
Здесь уже не общество строит государство – здесь государство паразитирует на обществе, пожирая его ресурсы ради удержания власти. Это не ошибка и не временное заблуждение – это осознанная эволюция политической системы, в которой власть становится самоцелью, а разрушение – её топливом.
Экспроприация фашизма
История уже знала эпохи, когда грабеж чужой собственности подавался массам как акт национальной добродетели. В нацистской Германии 30-40-х годов процесс ариизации – экспроприации имущества евреев и политических противников – сопровождался тщательно выстроенной пропагандой. Газеты публиковали карикатуры, изображающие жадных банкиров с крючковатыми пальцами, театральные лозунги требовали "возвратить немецкое богатство немецкому народу", а сцены изъятия магазинов и домов превращались в массовые зрелища. Для миллионов обывателей тотальное разрушение чужих жизней стало актом очищения. Они радовались, наблюдая, как исчезают таблички с еврейскими именами, как из витрин убирают фамилии старых хозяев. Грабеж оформлялся как восстановление исторической справедливости, а моральное падение общества маскировалось национальным триумфом.
Сегодня в России все это присутствует. Захват активов компаний из "недружественных стран" сопровождается массовой пропагандой: "мы отняли у тех, кто хотел нас поработить", "мы наказали империалистов", "мы забрали своё". Официальные речи, карикатуры, телевизионные шоу строят миф о справедливом возмездии, под которым скрывается то же самое: институционализированное воровство, превращённое в моральную норму.
История показывает: когда общество приучается радоваться чужому разорению, его собственное разорение становится лишь вопросом времени.
Те, кто аплодирует экспроприации сегодня, завтра сами становятся её жертвами, а государства, выстраивающие национальную идею на фундаменте организованной кражи, неизбежно обрушиваются – сначала в душах своих граждан, потом на полях войн, а затем в забвении истории. Именно это и ожидает путинскую Россию, сумевшую извратить и переврать все доступные экономические, исторические, духовные смыслы, и похваляющуюся на весь мир тем, что ей за это ничего никогда не будет. Будет, и очень скоро. К сожалению, цена такой "ответки" очень высока и для российского народа, и для всего мира.
Оценив все вышеперечисленное, возникает законный вопрос. Существуют ли механизмы противодействия этим процессам, и если да, то что они собой представляют? В широком смысле, противодействие этим процессам должно носить системный характер и выразиться в делигитимации институтов, персоналий, собственности, системы пропаганды путинского режима. В качестве примера можно рассмотреть уже описанное в этой статье. В более узком плане – это, прежде всего, реализация в полном объеме мер против отмывания грязных российских денег, вплоть до приостановки членства России в FATF. Но наиболее эффективным средством может стать принятие комплекса мер против фронтменов Путина по обвинению их не только в отмывании денег, а и в соучастии в военных преступлениях и преступлениях против человечности. При этом вполне достаточно было бы начать эти действия в ЕС и Великобритании, где сконцентрированы основные активы русских проксигархов и других фронтменов, замороженные в результате санкций.
